о Жизни...

Гаврик

Старожил форума
4 063
27
почтиМосква
#1
Прочитайте и подумайте над этим.

Мой друг открыл ящик комода своей жены и достал пакетик, завернутый в шелковую бумагу. Это был не просто какой-то пакетик, а пакетик с бельем. Он выбросил пакетик и взглянул на шелк и кружева. "Это я купил ей, когда мы были в первый раз в Нью-Йорке. Это было 8 или 9 лет назад. Она никогда его не носила. Она хотела сохранить его для особого случая. И сейчас, я думаю, пришел тот момент". Он подошел к кровати и положил белье к другим вещам, взятым из похоронного бюро. Его жена умерла.
Когда он повернулся ко мне, он сказал: Ничего не сохраняй для особенного; каждый день, который ты проживаешь, это особенный случай. Я все еще думаю над этими словами... они изменили мою жизнь. Сегодня я больше читаю и меньше навожу порядки. Я усаживаюсь на веранде и наслаждаюсь видом, не обращая внимания на сорняк в саду. Я провожу больше времени со своей семьей и друзьями. Я понял, что жизнь - собрание опыта, которое стоит ценить... И сейчас я больше ничего не сохраняю: Я каждый день пользуюсь своими хрустальными бокалами. Если надо, я надеваю свой новый пиджак, чтобы пойти в супермаркет. Также мои любимые духи я использую, когда хочу, вместо того, чтобы наносить их только по праздникам. Предложения, например: "Однажды" или "В один из дней", изгнаны из моего словаря. Если это того стоит, я хочу видеть, слышать и делать вещи сейчас и здесь. Я не совсем уверен, что сделала бы жена моего друга, если бы она знала, что ее не будет завтра (завтра, часто так легко воспринимается). Я думаю, что она позвонила бы семье и близким друзьям. Может, она позвонила бы паре старых друзей, чтобы помириться или извиниться за старые ссоры. Мне очень нравится мысль, что она пошла бы в китайский ресторан (ее любимая кухня). Это мелкие несовершенные дела, которые мешали бы мне, если бы я знал, что мои дни сочтены. Меня бы раздражало, если бы я не увидел друзей, с которыми я в один из таких дней должен был связаться. Раздражало бы, если бы я не написал письма, которые хотел написать в один из этих дней. Раздражало, если бы я не так часто говорил своим близким, как я их сильно люблю.
Сейчас я не упускаю, не откладываю, не сохраняю ничего того, что могло бы принести в нашу жизнь радость и улыбку. Я говорю себе, что день, каждый, как и каждая минута - что-то особенное.
Когда ты получишь это сообщение, передай его тому, кому ты желаешь добра, и кто дорог тебе. Если ты слишком занят, чтобы потратить пару минут, чтобы передать ее другим, и ты скажешь: в один из дней... завтра... может, ты и не сделаешь этого совсем...


з.ы.: не моё, но задумывает...
 

pihta

Участник
768
4
Новосибирск
#2
:!:
(к сожалению нет значка с большим пальцем руки вверх).
поддерживаю.
 

Stunter

... щас мы поглядим, какой это Сухов...
64
0
TLC70, хочу Нафигатор
Жезказган
#3
И правда, ЗАДУМЫВАЕТ!!!
 

Гаврик

Старожил форума
4 063
27
почтиМосква
#4
блин... до слёз... :(

Пара знаменитых в 70-х г.г. статей Ю.Роста


ДВА ГОДА ЖДЕТ
Вот какая история произошла в московском аэропорту Внуково года два назад.
Шла посадка на самолет 'ИЛ-18', отлетающий куда-то на Север. Люди суетливо семенили за дежурной, спеша первыми сесть на тихие места в хвосте. Лишь один пассажир не спешил. Он пропускал всех, потому что летел с собакой.
Аэродромные техники, свидетели этой истории, утверждают, что у человека был на собаку билет, и он спокойно дожидался очереди. Но овчарку в самолет не пустили - не оказалось справки от врача. Человек доказывал что-то, уговаривал:
Не уговорил.
Он не остался вместе с собакой, и мы надеемся, что причина была серьезной.
Тогда, во Внукове, отчаявшись умолить, он обнял пса, снял ошейник, пустил на бетон, а сам поднялся по трапу.
Овчарка, решив, что ее выпустили погулять, обежала самолет, а когда вернулась на место, трап был убран.
Она стояла и смотрела на закрытую дверь. Хозяин не выходил из из круглостенного металлического дома. Это была какая-то ошибка.
Потом побежала по рулежной дорожке за гудящим 'ИЛом'. Ошибка была и в том, что дом двигался. Дом двигался уже по взлетной полосе. Она бежала за ним сколько могла.
Самолет обдал ее горячим керосинным перегаром и ушел в небо. С закрытой для нее дверью.
Собака осталась на пустой взлетной полосе.
О чем она думала тогда - не зна. Может быть она опасалась за человека: как он там без нее, один?
Она стала ждать. Первое время она бежала за каждым взлетающим 'ИЛом' по взлетной ленте до места, где человек оторвался от земли.
Здесь впервые ее и увидел командир корабля 'ИЛ-18' пилот первого класса Вячеслав Александрович Валентэй. Он заметил бегущую рядом с самолетом собаку и, хотя у него во время взлета бывает много других дел, передал аэродромным службам: 'У вас на полосе овчарка, пусть хозяин заберет, а то задавят'. Потом он видел ее много раз, но думал, что это пес кого-то из портовых служащих и что собака живет рядом с аэродромом. Он ошибся, собака жила под открытым небом, на аэродроме. Рядом со взлетной полосой, откуда было видно взлетающие 'Илы'.
Позже, спустя некоторое время, она поняла, что уходящие в небо машины не принесут ей встречу. И перебралась ближе к стоянке. Теперь, поселившись по вагончиком строителей, прямо напротив здания аэровокзала, она видела приходящие и уходящие 'ИЛ-18'. И едва подавали к самолету трап, бежала к нему и, остановившись на безопасном от людей расстоянии, ждала.
Два дня назад Валентэй прилетел из Норильска и снова увидел овчарку. Человек, переживший Дахау, повидавший на своем веку много горя, он узнал его в глазах исхудавшей собаки. Расспросил техников о ее судьбе.
Это было вечером, а утром он был в редакции.
На следующий день мы шагали по летному полю к стоянкам 'ИЛ-18'.
- Послушай, друг, - обратился командир к заправщику, - ты не видел здесь собаку?
- Нашу? Сейчас, наверное, на посадку придет.
- У кого она живет сейчас?
- Ни у кого. Она в руки никому не дается. А иначе ей бы не выжить. Ее и ловили здесь. И другие собаки рвали, ухо у нее, знаете, помято, но она с аэродрома никуда ни в снег, ни в дождь. Все ждет. Своего.
- А кто кормит?
- Теперь мы все ее подкармливаем. Но она из рук не берет и близко никого не подпускает. Кроме Володина, техника. С ним вроде дружба, но и к нему идти не хочет. Боится, наверное, самолет пропустить.
Техника Николая Васильевича Володина мы увидели возле самолета. Сначала он, полагая, что мы с суровыми целями, сказал, что собаку видел, но где она, не знает, а потом, узнав, что ничего дурного ей не грозит, сказал:
- Вон рулит 18-й, значит, сейчас придет.
- Как вы ее зовете?
-Никак. На аэродроме никто ведь не знает ее клички.
'ИЛ-18', остановившись, доверчивал винты: От вокзала к самолету катился трап. С другой стороны, от взлетной полосы, бежала собака. Восточно-европейская овчарка с черной спиной, светлыми подпалинами и умной живой мордой. Одно ухо было порвано. Она бежала не спеша и поспела к трапу, когда открыли дверь.
- Если б нашелся хозяин, за свои деньги бы отправил ее к нему, - сказал Валентэй, - и каждый командир в порту взял бы ее на борт. :Только бы человек был неплохой: Справки, разрешения. К ним бы еще души немножко:
Собака стояла у трапа и смотрела на людей. Потом, не найдя кого искала, отошла в сторону и легла на бетон, а когда привезли пассажиров, подошла вновь и стояла, пока не захлопнулась дверь и не отчалила от странного дома странная лестница.
Вот пока и вся история о верности и любви. Пока, потому что, может быть, эту заметку прочтет человек, когда-то улетевший в 'ИЛ-18' и, вероятно, решивший, что та, которую он по несчастью оставил, уже забыла его. Пусть этот человек срочно возьмет отпуск, достанет денег и летит в Москву.
Потому что во Внуковском аэропорту его ждут. Уже почти два года.

Ю.Рост
----------------------------------------------


ВСЕ ЕЩЕ ЖДЕТ:

Вы, наверное, знаете эту историю. О ней мы писали ровно две недели назад, (в заметке 'Два года ждет'), и две недели без перерыва тысячи читателей 'Комсомолки' пишут и звонят в редакцию. Мы благодарны им за письма, они едва умещаются на столе. Люди спрашивают, советуют, предлагают свои услуги, шлют деньги. Всех их интересует судьба собаки, которая два года живет на аэродроме, встречая и провожая самолеты 'ИЛ-18', на одном из которых осенью 74-го года, по утверждению очевидцев, улетел ее хозяин.
Мы надеялись, что, прочитав заметку, человек бросит все дела и прилетит в Москву, чтобы, как пишет инженер из Кемерова О.Карасева, 'завершить историю счастливым концом'.
Ожидающий - достоин встречи.
До публикации единственным заинтересованным лицом была собака и несколько ее аэродромных друзей. После - наши читатели присоединились к овчарке. Все мы ждали его.
- Наделали вы дел, - сказал начальник Московского транспортного управления Министерства гражданской авиации Юрий Алексеевич Луговой, - все спрашивают, звонят, работать мешают. Мы приняли меры.
- В каком смыслк?
- Да нет, все в порядке. Просто мы решили создать ей человеческие условия, пусть живет, пока хозяин не найдется. Дом ей построили, вольер отвели: Приезжайте, посмотрите.
Дом-будка и вольер на Внуковском аэродроме был данью Аэрофлота измучившейся овчарке. Кормушки были полны сырого и вареного мяса, поилка - чистой воды. Летчики хотели помочь собаке (действительно сухо и сытно, и если придет хозяин, сможет подойти к вольеру и окликнуть), но именно здесь едва не разыгралась трагедия:
В вольер собака вошла с большой опаской. Она доверилась Н.В.Володину, но, когда он ушел, занервничала и до утра не прикоснулась к мясу и воде. Она нервничала и с тоской смотрела на закрытый выход. Но выхода не было, она должна была ждать.
Первый хозяин появился в порту на следующее утро после публикации. Девочка - девятиклассница из Ногинска. Ее отец, уезжая на Север, увез собаку, но может быть, не увез?.. Девочка подошла к загону и позвала: 'Верна!'. Собака повернула голову, посмотрела и не пошла.
А в это время в редакции обрывали телефон, и телеграфный аппарат принимал депеши:
В.А.Соловьев из Саратова: 'Если хозяин не найдется, я возьму. Ко мне пойдет, я понимаю язык животных. С котами и собаками разговариваю запросто'.
- Моя фамилия Бочаров Федор Хрисанович, это моя собака. Ее зовут Аста. Она меня увидит и сразу узнает.
И вот мы в редакционной машине, захватив корреспондента радио Владимира Михайленко, едем во Внуково, где в вольере ждет хозяина собака. Аста?
У Бочарова тяжело заболела жена, и он вынужден был на время отдать собаку в питомник, когда спустя месяц он пришел за ней, оказалось - овчарку отдали, кажется, человеку, улетающему на Север:
Мы подъехали к проходной порта, а навстречу нам медленно двигался фургон с синим крестом.
- Ну и ну, - сказал Михайленко, - собаколовы!
Мы выскочили из машины и наткнулись на человека в форме Аэрофлота. Он стоял на проходной и зло ругался вслед уходящему фургону.
_ Где овчарка?
Он посмотрел на нас, неожиданно улыбнулся и сказал:
- Убежала. К полосе. Вы откуда?.. А я Окинин Николай Степанович, старший инспектор службы безопасности полетов: Вокруг Внуково полно бездомных собак, там они не ловят. А тут отреагировали. Лечить приехали с проволочной петлей. Они у меня в поселке из будки спаниеля так вытащили. Три дня пороги обивал. С концами: Но эта поумней оказалась. Прямо из фургона выскочила: Пулей. Теперь ее долго не найдешь. Напугали.
(Старший инженер аэродромной службы Н.В.Фефелов был свидетелем инцидента, он, как и все, кто видел машину с синим крестом, решил, что собаку освидетельствуют и дадут рекомендации по уходу в вольере, но вместо этого ее поймали за шею и на стальной удавке втащили в машину, а когда она, уж не знаю каким чудом вырвалась на волю, чуть не крикнул 'ура')
- На аэродром их близко не пускать. - сказал Окинин. - Вообще-то это непорядок - собака на полосе, - он обернулся к нам, - но эту жалко, мы уж смотрим сквозь пальцы. Умнейший пес.
- Это Аста, а если и нет, я ее заберу.
- Теперь она выбирает, - сказал инспектор. - Поехали к строителям рулежной дорожки, где она поселилась.
К вагончикам мы подъехали одновременно с рабочим автобусом.
- Вы по поводу Пальмы? Мы ее Пальмой зовем.
Под одним вагончиком стоял крепкий ящик, одна вертикальная доска вынута - вход. Внутри картон и старый ватник.
- Только она здесь не живет. Осторожничает. Видно, пугали ее. Ей надо, чтоб все видно. Какой человек идет иликакой самолет рулит. Она на земле устраивалась, так мы ей сиденье от старого автобуса положили - мягче, оно и теплей.
- А что она ест?
- Что приносим, то и ест. Из рук берет, но осторожно. Бумага зашуршит - она уже за 10 метров.
- А у самолетов ее не кормят?
- Нет. Да кто? Пассажиры думают, что она чья-то. А техники по полю с завтраками не ходят. К буфету она подходит.
- Она гладкая была, блестела, когда только появилась.
- Когда, - спросил Бочаров, - год назад?
- Нет, два. Мы только начинали строить, и тут была куча песка. Она, может, месяц прошел, как появилась и щенков на песке родила. Двух. Породистые. Их потом забрал к себе кто-то из поселка.
- А после уже щенков не было. Наверное, этот хозяин ее тяжелую оставил, хорош:
- Нам не хорош, а ей был хорош, раз она ни к кому не идет. Пусть бы прилетел хоть какой, лишь бы она не страдала.
- А может, она и не ждет уже, просто привыкла у самолетов?
- Это вам важно? Или ее беда от этого меньше?
- Как она с людьми?
- Добрая. Играет с женщинами, на дистанции правда. Один раз мы двери не захлопнули, забыли, так она с полкилометра бежала за автобусом, лаяла, пока не вернулись и не закрыли. Так вроде, дружба, но в руки не идет.
Бочаров слушал. Потом отошел от рабочих. Он шел по желтой, побитой первыми заморозками траве и кричал в пустоту: 'Аста, Аста!'
А в это время по трапу самолета рейса Донецк - Москва сходила старушка в косынке горошком и в летних тапочках. У нее не было багажа, а только ручная кладь - небольшой узелок. Старушка не пошла к автобусу в город. Она спросила в справочном, где служебный ход, и скоро сидела в будочке на проходной.
- Чего тебе, бабушка? - спросили ее вахтеры Алиса Павловна Сапожникова и Екатерина Петровна Подгорская.
- За собачкой я.
- Специально прилетела?
- Да.
- Твоя собака?
- Нет.
- Не пойдет она к тебе. Она ни к кому, кроме хозяина, не пойдет.
- Наверное, вы ее обижаете.
- Нет, что ты, не волнуйся. Ее здесь не обидят теперь.
- Ну ладно, - сказала старушка. - Она развязала узелок, достала расфасованное, в целлофане, рагу с нашлепкой Донецкого универсама и отдала вахтерам:
- Прибежит если - накормите. - Завязала узелок и пошла к вокзалу.
У входа ее встретила предупрежденная вахтерами Клавдия Георгиевна Ивлева - начальник службы транзита:
- Куда же это ты прилетела, горе мое? Пошли-пошли, матушка. - Она перевела кого-то на другой рейс, освободив бабушке место в ближайшем на Донецк самолете ( с этого момента став опекуном всех прилетающих к собаке людей), и пошла на почту давать телеграмму.

Тот печальный для собаки день Клавдия Георгиевна помнит хорошо. День, потому что это было днем. И знает в чью смену, и знает, что самолет летел в Норильск, и помнит, как бегали на летное поле смотреть на красивую овчарку, которая ни к кому не подходила. И хотя Клавдия Георгиевна считает, что кроме документа, у хозяина не оказалось человеческой души, она ради этой собаки, этой старушки, девочки, которые были, и тех, кто прилетит потом, дала в Норильск на комбинат и местное телевидение телеграмму с просьбой сделать передачу (мало ли, вдруг 'Комсомолку' не прочтут) на весь норильский куст. И норильчане, зная Ивлеву, такую передачу сделали:
Печатая заметку, мы предполагали: на нее откликнется несколько человек, так или иначе связанных с судьбой овчарки, но оказалось, что собака с порванным ухом, живущая на летном поле, объединила тысячи людей в проявлении доброты. Уже за одно это встречающая у трапа достойна памятника, как замечает в письме председатель комитета плавсостава Азовского морского пароходства В.Г.Янда. Он даже предложил в качестве взноса 50 рублей. На памятнике можно было бы выбить: 'За воспитание чувств'.

Что ж , можно предположить, что приезд агронома из-под Белой Церкви Анатолия Мусиенко с целью помочь собаке, телеграфный перевод 5-ти рублей на еду овчарке от третьеклассницы из Львова Беаты Чаговец продиктованы тем же чувством, которое заставило Александра Т. из Москвы позвонить в редакцию и сообщить, что после 'знакомства' с внуковской собакой он поехал на дачу и забрал домой щенка, взятого им летом для забавы ребенка и брошенного после отъезда, как многие десятки зверенышей в дачном поселке. Это чувство - чувство пробудившейся ответственности за чужую судьбу.

Эта история не окончилась и, вероятно, не окончится. И теперь, когда все меньше вероятности, что хозяин вернется за 'Пальмой', когда надежда на счастливый конец остается в нашем сердце мечтой, когда становится очевидным, что внуковская собака обречена на вечное ожидание и скитание (даже если ее приютит другой хороший человек), когда она из обычной овчарки превращается нами в символ верности, вспомним, что она становится еще и упреком. Тому человеку, другим людям, завоевавшим любовь, доверие и привязанность и оставивших на долгие страдания у трапа, у дачной калитки, у подъезда верящих им теплых мучающихся живых существ.

Никто, кроме нас, людей, им помочь не сможет.
Ю. Рост